Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

усвоил крепко: слушать так же важно, как говорить. Когда Мара заговорит, он должен повести себя правильно. Нельзя опять оттолкнуть ее.

Он прошел к себе, бросил документы на кровать и долго стоял под горячим душем. Когда он вытирал волосы, в дверь кто-то постучал.

Джонни торопливо натянул на себя джинсы с футболкой и крикнул:

– Входи!

Дверь открылась. На пороге, сцепив руки, стояла Мара. Каждый раз, когда Джонни смотрел на Мару, ему делалось не по себе. Худая и бледная, она превратилась в призрак той девушки, какой когда-то была.

– Можно с тобой поговорить?

– Разумеется.

Она отвела глаза.

– Только не тут. – И Мара сбежала вниз по лестнице.

В прихожей она сняла с вешалки толстовку и вышла на террасу. Там Мара села в любимое кресло матери. Над ними пылали осенние клены. Листья, пурпурные, оранжевые и лимонно-желтые, устилали террасу, усыпали перила. Сколько же раз они с Кейт сидели здесь по вечерам, уложив детей, и слушали друг друга и волны, пока к их ногам подкрадывалась ночь, а в подсвечниках мерцали свечи?

Джонни стряхнул воспоминания и опустился в соседнее кресло. Старое, видавшее виды, оно громко скрипнуло.

– Я продала в журнал «Стар» историю Талли, – тихо заговорила Мара, – сказала им, что Талли алкоголичка и сидит на таблетках. Они заплатили мне восемьсот пятьдесят долларов. Статью напечатали на прошлой неделе. Я… видела в квартире Талли журнал с этой статьей. Талли прочла ее, а после этого села в машину.

Джонни глубоко вдохнул. «Кейти, помоги!» – подумал он. Когда Джонни понял, что голос у него не сорвется, он произнес:

– Так вот почему ты сказала, что это ты виновата.

Мара повернула голову. В ее глазах Джонни увидел такую муку, что у него сердце сжалось.

– Да я и виновата.

Джонни смотрел в полные страдания глаза дочери.

– Без твоей мамы наши с Талли пути разошлись. Находиться рядом с Талли было невыносимо больно, вот я и отдалился. Даже не отдалился, я сбежал от нее подальше. Так что ты не единственная, кто заставил ее страдать.

– Утешение слабое, – печально сказала Мара.

– Я тысячу раз вспоминал ту сцену у тебя в общежитии. У меня тогда просто крышу сорвало. Я бы все отдал, чтобы отмотать время назад, – я бы сказал тебе, что какой бы ты выбор ни сделала, я все равно тебя люблю и никогда не разлюблю, будь уверена.

– Мне так этого хотелось. – Мара вытерла слезы.

– И перед Талли я тоже мечтаю извиниться. Зря я ее обвинял во всем.

Мара кивнула, но промолчала.

Джонни подумал обо всех ошибках, что надломили его отношения с дочерью, о тех случаях, когда отстранялся, вместо того чтобы сблизиться, когда молчал, хотя следовало бы говорить. Словом, он думал о всех тех промахах, которые допускает отец-одиночка, на которого легли все заботы о семье.

– Ты меня простишь?

Мара посмотрела ему в глаза:

– Папа, я тебя люблю.

– И я тебя люблю, Манчкин.

Губы Мары тронула слабая, печальная улыбка.

– А Талли? Она, наверное, теперь думает…

– Что бы ты сказала ей прямо сейчас?

– Я бы рассказала, как сильно ее люблю, вот только возможности у меня нет.

– Еще появится. Вот очнется – и все расскажешь.

– Я в последнее время как-то не очень верю в чудеса.

«А кто в них верит-то?» – хотелось ему сказать, но произнес он другое:

– Твоей маме это ужасно не понравилось бы. Она бы заявила, что все идет ровно так, как оно должно идти, и сдаваться нельзя, разве только в крайнем случае, да и…

– …да и тогда тоже нельзя, – договорила Мара, и ее голос словно эхом отрикошетил от его голоса. На один чудесный миг Джонни почудилось, будто рядом Кейт. Над головой зашелестела листва.

– Я бы хотела снова к доктору Блум записаться. Если можно.

Джонни быстро взглянул наверх, на покачнувшийся стеклянный светильник. Спасибо, Кейти.

– Я тебя запишу.

Глава двадцать шестая

14 сентября 2010, 09:13

Накануне того дня, когда Талли должны были перевезти домой, Райаны и Маларки, точно команда профессиональных уборщиков, нагрянули в дом на улице Светлячков. Дороти никогда еще не видела, чтобы люди работали так слаженно и усердно.

Гостевую спальню, где жила Талли, когда ей было четырнадцать, и которую собиралась занять сейчас, в пятьдесят, ободрали, вычистили и покрасили в чудесный синий цвет. Доставленную из больницы койку поставили ближе к окну, чтобы Талли видела старый дом ее лучшей подруги. Новый матрас, ортопедический, с цветочным узором, нашла в магазине Мара, а близнецы выбрали фотографии для комода – штук двенадцать, не меньше: Талли и Кейт в разные периоды жизни, Талли с розовощеким младенцем на руках, Джонни и Талли получают на сцене какую-то награду. Дороти хотела бы дополнить эту коллекцию их с Талли общим снимком, но таких фото не существовало. В разгар уборки приехала медсестра из компании по уходу за людьми в коме. Два часа она растолковывала Дороти, как правильно осуществлять ежедневный уход за пациенткой.

Когда все наконец разошлись, Дороти долго расхаживала до дому, убеждая себя, что справится. Она от корки до корки прочитала брошюры, которые привезла медсестра, делая на полях заметки.

Дважды Дороти почти собралась сбегать за выпивкой, однако все же преодолела себя. Вместо этого она поехала в больницу. Прошла по залитому светом коридору к палате дочери, улыбнувшись медсестре на посту, и открыла дверь.

Возле кровати Талли сидел какой-то мужчина с книгой в руках. При появлении Дороти он поднял голову. Еще молодой, не старше сорока пяти, экзотичной наружности, какая бывает у людей смешанных кровей, с собранными в хвост волосами. Дороти почти не сомневалась, что под длинным белым халатом у него потертые джинсы и футболка с какой-нибудь рок-группой. На ногах точно такие же сандалии, какие носила она сама.

– Простите. – Мужчина встал и отложил книгу.

Дороти успела разглядеть название – «Шантарам» или что-то в этом роде. Книга толстая, а он прочитал уже половину.

– Вы ей вслух читаете?

Он кивнул и, шагнув к Дороти, протянул руку:

– Меня зовут Десмонд Грант, я врач отделения экстренной помощи.

– А меня Дороти. Я мать Талли.

– Ну что ж, мне пора на работу.

– Вы часто к ней приходите?

– Стараюсь заглядывать перед сменой или после, в основном ночью у нее сижу. Говорят, она сегодня домой уезжает?

– Да. Примерно через час.

– Приятно было познакомиться. – Он улыбнулся и направился к двери.

– Десмонд?

Он обернулся:

– Да?

– Улица Светлячков, дом семнадцать. Снохомиш. Мы там живем. На случай, если вы захотите дочитать.

– Спасибо, Дороти. Думаю, захочу.

Она проводила его взглядом и приблизилась к койке. Спустя семнадцать дней после аварии кровоподтеки поменяли